капитан

Прошло около трех часов, как грузовой корабль, полностью заполненный разноцветными контейнерами, покинул греческий солнечный порт, взяв курс на итальянскую Анкону. Экипаж судна приступил к выполнению своих обычных обязанностей: проверке автоматов, механизмов и их профилактике, уборке помещений и приготовлению пищи.

В высокой надстройке, закинув ноги на пульт управления, застряв взглядом в одной точке, сидел капитан Вико. В левой руке дотлевала совсем недавно прикуренная сигарета, из которой он сделал только одну затяжку, а оставшаяся часть, оседала под потолком небольшого помещения напичканного электроникой. Пожалуй, первый раз, не смотря на запрещающие знаки, он курил на капитанском (ходовом) мостике. Датчики дыма были отключены. Команда занималась своими делами - все шло по плану, выработанному с годами.

Корабль был оборудован по последнему слову техники: навигационная система, особые успокоительные цистерны, которые автоматически заполнялись или осушались, уменьшая крен судна во время перегрузки. Это еще более облегчало погрузочно-разгрузочные работы в порту и сокращало их длительность. Единственный минус, который был у судна, это, как раз высокая надстройка, в которой находился и капитанский мостик, и каюты для остальной команды, которые были не достаточно уютны для проживания из-за сильной качки. Но это было не так важно, потому что корабль не проводил на воде более двух-трех суток. Несмотря на все эти неудобства, надстройка значительно улучшала обзор и обеспечивала равномерную и высокую загрузку палубы судна, что, конечно же, было только плюсом, с точки зрения безопасности.

Обычно, при наличии хорошей погоды, до Анконы они добирались за сутки. Но сегодня время, словно, застыло, а Вико попал в бездну минут, которые, казалось, не закончатся никогда. Перед ним со всех сторон было море, холодное и молчаливое, хотя столбики термометров за окном показывали около 28 градусов по Цельсию. Проверив правильность заданного направления и исправность всех датчиков и приборов, капитан решил спуститься в каюту и вздремнуть несколько часов, чтобы вернуть сознание в подобающий вид.

Под ногами застучали железные ступени крутой лестницы. Он вошел в каюту, и, не снимая начищенных до блеска ботинок, рухнул на койку, стараясь настроится на один лад с легкими волнами. Матрас под ним казался слишком отчужденным, а железные стойки были такими же холодными, как море; такими же холодными, какими были женщины, бывавшие здесь время от времени, когда все, что мог Вико, чтобы убить боль - это пойти в порт и снять на ночь какую-нибудь проститутку. Но на утро, от смутных воспоминаний ночи, становилось лишь хуже. Внутренняя заноза, которую он подцепил много лет назад, впивалась все глубже и глубже и ему казалось, что назад дороги больше нет.

Это была обычная бытовая ссора, которая вылилась в то, что молодой эмоциональный Вико, с с кипящей в жилах кровью,  хлопнув дверью, отправился в очередной рейс. Тогда, по совету одного из членов команды, он ужасно напился в каком-то порту, в котором они остановились выгрузить часть товара. Там и случилась фатальная ошибка, которую он до сих пор не мог себе простить, ровно так, как и не мог остановиться совершать ее снова и снова.

Ему было больно от того, что почуяв запах этих женщин, он, практически, переставал себя контролировать; больно от того, что с каждым разом он становился все отвратительнее себе, глядя в зеркало. Но одно Вико знал точно - он по-настоящему любил свою жену, и только между ними двумя существовала такой силы связь, которой никогда не будет со случайными женщинами из случайных портов. Где бы он ни находился, и с кем бы не спал ночью - его семья была внутри него. Такой вот парадокс - глубокое чувство и механическое удовлетворение потребностей.

Возвращаясь домой, капитан почти всю ночь сидел с женой на кухне. Они тихо говорили обо всем и ни о чем одновременно. В эти минуты он дышал спокойно и чувствовал, как боль уходит, а ее место занимает разливающееся по всему телу тепло чего-то родного и близкого. И это время казалось ему лучшим из всех, что случались с ним раньше. Но, не смотря на это, он не мог даже просто спать с женой, потому что каждый раз совесть напоминала ему встречи с портовыми шлюхами у себя в каюте, или в затертом номере такими же, как он, постояльцами-подонками. Часто, сидя рядом с чистым сиянием своей жены, ему мерещилось, что вся грязь номеров и каюты обрушивается на него откуда-то сверху. Вико помнил белоснежные простыни, которые сушились возле дома, и, однажды, дал себе слово, что эта грязь, в которую он влип, никогда не запачкает его дом, жену и детей.

Он мечтал о старости. Быть все время здесь - дома. Перестать играть роль Санта-Клауса для своих чудесных дочек, тихонько прокрадываясь, оставлять у кровати подарки под утро. Стать для них постоянным, родным, с легкой проседью на висках, с мелкими морщинами, а не тем мужчиной, которого они помнили по фотографиям, где он был еще слишком хорош собой и молод.

Его размышления прервал стук в дверь. Это был его помощник Сэм. 

- Сэр... - начал он.

- Мы же договаривались с тобой, - перебил его капитан. - Никаких "сэр". Я не заслужил...

- Вико... Я просто зашел сказать, что через 4 часа мы будем в порту Анконы и ужин уже давно остыл.

- Спасибо, Сэм. Я сейчас поднимусь к себе, все проверю, а после зайду за ужином. 

Капитан поднялся со своей койки. Из кармана выпала семейная фотография в маленькой рамочке, сделанная полгода назад. Потянувшись за ней, он задел железную стойку и заметил ее внезапное тепло. Удивившись этому, но, ни на мгновение не задумываясь, он решил навсегда задушить в себе тупую боль. Сделать маленький шаг к правильному пути.

Через 3 часа корабль причалил в порту. Вико не сошел на берег вместе со всеми, он остался на ходовом мостике и, выпуская в открытое окно кольца дыма, улыбался и смотрел в сторону дома.